В обмен на умеренные налоги и политическую покорность племенам предоставлялся княжеский суд, безопасность и участие в выгодной трансконтинентальной торговле. Сначала Балто-Волжский, а затем Днепровский (он же «из варяг в греки») торговые пути, связывавшие восток и Европу, были хребтами, вокруг которых примерно 150 лет нарастало «мясо» российского государства.
862 год — весьма условная дата образования России. Фактически она лишь обозначает время, когда были запущены процессы, которые лишь при князе Владимире (равноапостольном, бестрепетно крестил племена) позволили древнерусскому государству состояться. Можно сказать в современном духе, что оно выросло из успешной «силовой транснациональной корпорации», которая постепенно стала осознавать свою связь с конкретной территорией.
Любая историческая параллель — риторика, нужная исключительно для определений. Сегодняшнее российское государство, можно сказать, перевоплотило модель кн. Владимира, описанную выше. Силовое брокерство и изъятие рентных доходов от природных ресурсов — вот на чем держится власть федерального правительства.
Рентное общество
Традиционное представление «правительство живет на налоги граждан» для России несколько искривлено. Наиболее психологически заметные налоги (например, на доходы физических лиц) идут в местные и региональные бюджеты, которые в большинстве своем дотационные и где-то на 30% зависят от трансфертов с верхнего уровня, что ставит региональных и муниципальных руководителей (добавим сюда и механизмы вертикали власти) в понятное положение: они бы и рады развивать территории, но все больше и все чаще приходится просить у Москвы, а для этого нужно быть послушным и находиться в федеральной повестке.
Федеральное правительство также не считает, что живет на деньги граждан. Кажется, цифры их в этом убеждают. В 2021 г. 9 трлн из всех доходов федерального бюджета в 25,2 трлн рублей пришлись на нефтегазовый сектор. Если к ним добавить еще те строки, которые связаны с налогообложением эксплуатации других природных ресурсов, импорта и прочих внешнеторговых операций, то получится 14,29 трлн рублей. (Только подчеркну, что природные ресурсы по Конституции принадлежат гражданам РФ, так что эти триллионы — тоже поступления от граждан.)
Используя историческую аналоги, можно сказать, что 60% доходов — поборы по модели 1000-летней давности. Почти на треть они обеспечиваются нефтегазовым сектором, где работает всего 2-3% населения.
Граждане как таковые тоже важны, но лишь как еще один прибыльный ресурс для изъятия доходов. Относительно невысокая прямая налоговая нагрузка непосредственно на физичских лиц — элемент устойчивости системы, базового общественного договора: «Вы не лезете в наши дела, мы не лезем в ваши».
Исследователи Леонид Фишман, Дмитрий Давыдов и Виктор Мартьянов четыре года назад написали о рентном характере российской экономики, подразумевая под рентой любую прибыль, извлекаемую не из рыночной конкуренции, а из близости к власти — от прямых дотаций до неформальных гарантий контракта. И беда тут даже не в том, что доля государства в экономике превысила 70% ВВП, а в том, что гарантии прав собственности практически нет, что делает условным любой «независимый бизнес». На государство в той или иной форме работает не менее 60 млн человек.
Из этого много следствий, неплохо описанных в литературе. Например, разница между «реальной Россией» (официальных правил) и «всамделишной» (неофициальных), по Симону Кордонскому. Или доминирование этики личных добродетелей над этикой универсальных принципов: вам нужно установить неформальный контакт с контрагентом, убедиться в том, что он выполнит свои обязательства (отсюда и лозунг «своих не бросаем»), а не задумываться о таких материях, как добро и зло, нужные лишь в случае, если вы ищете общие права для всех.
Сюда бы я добавил и такое явление, как «дьявольские сделки»: представление, что тот, кто принимает деньги (или любые иные блага), вступает в особые отношения с дающим, и тот вправе требовать чего-то большее, нежели записано в контракте. Например, когда говорят: «Россия дала вам образование, а вы уезжаете, значит, вы предатель», — речь идет о «дьявольской сделке». Или когда требуют, чтобы бюджетники не просто выполняли свою работу, но поддерживали политическую повестку или правильно голосовали на выборах («Вы же работаете на государство!»). Как мы видим, такие требования могут с легкостью быть предъявлены к 60 млн граждан.
Силовое брокерство
Все эти требования невозможно предъявлять без поддержки силовиков. Их роль в 2010-е и особенно в 2020-е гг. лишь росла. Они ответственны прежде всего за поддержание внутриполитической стабильности, эффективно купируют протесты (но не разрешают их, ибо сами выступают их первопричиной). Силовые структуры сейчас — неплохой карьерный лифт для молодежи из непривилегированных слоев. Ура-патриотическая пропаганда, прославление реальных и мнимых побед прошлого, развитие системы военно-патриотического воспитания в ущерб гражданскому — следствия и внешние проявления главенства силовиков.
Минимальные компетенции порою обмениваются на неплохие зарплаты и социальные гарантии: военкоматы не обманывали, когда привлекали молодежь рекламными плакатами, где убеждали, что выгоднее быть военным, нежели учиться в университете и строить собственную карьеру. Обратная сторона — предельная подчиненность и абсолютное понимание, что уйти и устроиться на гражданке практически невозможно — особенно для сотрудников МВД.
Постепенно силовики стали и важным производственным фактором: войны превращаются в выгодные (для своих) бизнес-предприятия. После грузинской кампании 2008 г. бурный поток средств через «свои руки» хлынул с федерального уровня в Южную Осетию и Абхазию. Примерно та же история и с Крымом, где гигантские стройки создали иллюзию повышения уровни жизни простых граждан. На политические проекты денег не жалко.
В 2010-е гг. Россия решила вернуть себе «силовое брокерство» на Ближнем Востоке — и увязла в Сирии; военный авантюризм государства вызвал к жизни ЧВК «Вагнер», которая теперь успешно продает разнообразные «охранные услуги» диктаторам ЦАР, Буркина-Фасо и Мали.
Бесконечно более выгодным, чем все перечисленное, должна была стать в 2022 г. Украина, но возникли «непредвиденные сложности». Не нужно себя обманывать. Российская модель рекламирует себя, «продавая» силовые услуги и возможность доступа к перераспределению ренты: от дешевого газа до пусть и ограниченной, но все же причастности к последующим политически мотивированным инвестициям. И оказалось, что и на оккупированных территориях, и на свободных — в соседней Молдавии и даже в Армении — немало людей готово вступиться за «русский мир», если он сулит ренту, а не самопожертвование на фронте. Дикая смесь жадности и слабоумия: путинская система приходит на новые территории именно за перераспределением местных ресурсов.
Когда пропагандисты говорят о «возрождении России» или «обретению достойного места в мире», то они не то что бы врут, нет — они отстаивают ту самую модель «развития», построенную на силовом брокерстве и рентных отношениях. «Возрождение» уже перестроило систему: несогласные выключаются из нее полностью, в том числе и варварскими методами, остальным предоставляется возможность вступить в новые рентные отношения: то ли выиграть от ухода западного бизнеса, то ли получить подряд от Минобороны, то ли — несколько миллионов за погибших родственников. Задача пропаганды, рассказывающей про современную геополитику всегда в контексте прошлого, — вывести эти обстоятельства из-под рефлексии.
Демографические завоевания
Но модель-то убийственная: под шумок скверного строительства «русского мира» все больше крови россиян и украинцев льется фактически за приобретение новых территорий.
Россия находится в глубоком демографическом кризисе, но если смотреть на россиян как на кратковременный рентный ресурс, то кризис все время преодолевается. Аннексия Крыма — плюс 2,2 млн человек. За истекшие с тех пор девять лет практически весь этот «прирост» съелся — и за счет естественной убыли населения, которую перестали покрывать испуганные потоки трудовых мигрантов, и за счет ковида, унесшего едва ли не 1,5 млн жизней. Особенно сильно пострадал тот самый русский народ, о сбережении которого так много говорит власть: его доля с 78% упала до 72%.
Война в Украине должна была, видимо, пополнить «запасы» русских и вообще россиян — перед вторжением население двух украинских областей, Донецкой и Луганской, которые якобы пришли защищать путинские войска, составляло порядка 6 млн человек. Война так или иначе унесла не менее половины из этих людей: кто бежал (The Economist оценивает их число минимум в 1 млн), кто погиб или ранен (250 тыс, тот же источник), — но и оставшиеся 3 млн человек покрывают послекрымскую убыль с избытком.
Вот такая незамысловатая биополитика. Кровавая.
Цепкая и жадная система.рф по-своему эффективна — хотя именно сейчас эффактивность ее стала под большое сомнение. Продолжение же рентно-силовой модели сталкивается с опасными для системы препятствиями.
Скорое сокращение рентных доходов
По своей воле (трубопроводный газ) или вынужденно (нефть, нефтепродукты, металлы etc.), но РФ лишилась главного покупателя своего сырья — Европы. Ставка сделана на Восток, в первую очередь на Китай, а также альтернативные (через посредников типа ОАЭ или стран Северной Африки) способы продажи сырья в ту же Европу. Но рекордный с точки зрения нефтегаовых доходов 2022 год точно не повторится — помешают снизившиеся котировки и потолки цен, а также более тщательно отслеживание поставок. Дефицит бюджета, досуха выдаиваемого военными расходами, на глазах растет. Пока что есть Фонд национального благосостояния с его 9 трлн рублей, но желающих в него залезть все больше.
Бизнес, конечно, в очередной раз показал выдающуюся адаптвность — если следовать пониманию Симона Кордонского, «всамделишная Россия» пока еще вывозит на себе «реальную». Но во-первых, перераспределение рентных потоков идет в сторону от такого бизнеса; во-вторых, перед ним захлопнулась большая часть дверей на экспортные рынки; в-третьих, именно на этот бизнес увеличивается давление силовиков, не допущенных до военно-промышленных денег. Недовольство едва ли выльется в открытый протест, но и союзником системы такой бизнес не будет — невыгодно.
Региональные проблемы со временем тоже начнут давить на систему — и не только этнонациональные республики, несущие непропорционально большие потери, но и области, перегруженные нефинансируемыми обязательствами, а еще и вынужденные почему-то помогать захваченным и разрушенным территориям. Опять-таки, протесты едва ли возможны, но и на сотрудничество центру рассчитывать не стоит.
Исчерпание людского потенциала уже следующей волной мобилизации
Слухи, что РФ готовится так или иначе, но набрать 400 тыс. «добровольцев», разрушают общественный договор, описанный выше. Энтузиастов, жаждущих пойти воевать, после сентябрьской мобилизации — со всеми ее нескрываемыми последствиями вроде бессмысленной гибели людей, невыплаты обещанных денег, отсутствия медицинского обеспечение и т. п. — столько не наберется, а значит, предстоит силовое воздействие на мужчин соотвествующих возрастов. Есть сомнение, что «путинский консенсус» в этой ситуации устоит — и уж точно он не укрепится.
Не стоит забывать и о профессиональной армии. Последнее десятилетие создало из нее кормушку — теперь же требуется отдавать какой-то «долг», и это опасно. Пока что крупные денежные выплаты и страх перед жестоким наказанием за любого рода отступничество силен — но бездарное командование, бессмысленная гибель профессиональных военных на полях сражений и традиционный русский фаворитизм, скорее всего, уже создали значительное напряжение в армейской среде. Вопрос, кто первым этим напряжением воспользуется.
Отсутствие послевоенных перспектив
Один из самых страшных для власти вопросов: а что потом? Даже если триколор вдруг взмоет над Харьковом, во что не верится совершенно, — кому это нужно? Продать руины и трупы как великую победу уже не получится, обывателям нужно предъявить материальные доказательства нужности войны — а их нет и не будет. Бенефициарами же, и это очевидно уже сейчас, станут разного рода силовики.
Показательны здесь результаты недавнего исследования Института социальной политики Высшей школы экономики. Из предложенных в нем четырех сценариев развития событий только в одном — наименее вероятном, замечу, при снятия санкций и росте мировой экономики — реальные доходы граждан увеличатся к 2030 г. на 2%. Остальные гораздо хуже, все больше ресурсов будет сосредоточиваться в руках верхушки, а средним классом станут (или уже стали) силовики.
Сюда же стоит добавить почти неизбежное после президентских «выборов» 2024 года повышение налогов — без него с экономическими проблемами уже не справиться. Но как обывателю объяснить это повышение?
Пропагандистский тупик
Имперская надутость т. н. «средств массовой информации» постепенно исчерпывается — прежде всего из-за отсутствия выгодных для пропаганды событий на полях сражений. Символом пропагандистской импотенции стало предложение Маргариты Симоньян заплатить (арестованными, но все-таки российскими деньгами) за захваченные территории Украины. Если можно было купить — к чему были все жертвы? Если проблема с Украиной разрешалась материальными приобретениями, почему ей присвоено сакральное значение? Мы за духовность — или как Запад: все измеряем деньгами?
Едва ли война в Украине положит конец доминированию рентно-силовой модели: слишком велика инерция, слишком скудны иные ресурсы, кроме недр. Надежда — только на то, что очевидная ее неэффективность в новых послевоенных условиях все-таки приведет к смиренному переосмыслению пути развития страны.
