Что так нравилось этим людям?
Что у них по городу едут танки? Что у них на террасах кафе сидят люди, убивающие журналистов и казнящие дезертиров кувалдами? Что задвигалось хоть что-то в мертвенном воздухе путинской удушливой стабильности? Что вот-вот будет свергнут опостылевший режим? Что унижают зажравшееся начальство?
О, нет! Людям нравилась сама лихость этого захвата. Только лихость, ничто другое — надо ж парни-молодцы, по Буденновскому проспекту на танке едут!
Если представить себе Россию женщиной, то женщина она довольно забитая и бесправная. И замужем она за кумом. Почти всегда за кумом, то есть начальником тюрьмы или колонии. Тут нет никакой любви и не было никогда, нет ни ласки, ни нежности и даже примитивной похоти почти никогда нет — только подобострастие.
Могут быть дети — их кум бьет, а Россия утешает, никогда не было по-другому.
Кум жадный и, как правило, держит Россию в черном теле, но она все равно лебезит перед ним, так принято. Кум злой и жестокий, он мучит Россию, а она терпит с заискивающей улыбкой, такова многовековая традиция, скрепа, можно сказать.
Кум тупой и трусливый, поэтому Россия повседневно обманывает его в бытовых вопросах по мелочи, а при первой возможности изменяет ему с лихим парнем — с вором.
С вором тоже нет никакой любви, ласка и нежность тоже так себе на троечку, зато уж есть похоть полною мерою, восторг от участия в лихом и запретном деле, а еще пьянящая сладость от нарушения запрета.
Россия знает, что вор не любит ее, а только использует, понимает, что не будет с вором никакой долгой жизни, ни счастья не будет, ни детей, ни хозяйства — будет только одна ночь, зато какая! Вор веселый, веселый и дерзкий в отличие от трусливого долдона кума. С вором Россия и сама чувствует себя веселой и дерзкой, пусть и на одну ночь. А наступит утро — что ж, одернет юбки, пригладит волосы, сотрет с губ размазанную помаду, соврет куму что-нибудь о том, где была этой ночью, и вернется к практике снимать с кума сапоги и получать от него тумаки — зато стабильность.
И так уж сто лет. За сто лет не было в России у власти никого, кто не был бы кумом. Только время от времени колебал его власть какой-нибудь вор, но всегда безуспешно — только погулять.
Да и прежде последних ста лет, хоть и был царь, но и он тоже был кумом, то есть пользовался правом рождения, чтобы быть жадным, жестоким, тупым и трусливым. Такая стабильность, что хоть плачь.
Однажды, кажется, у власти была мать. Мать Россия умеет любить странной любовью. Мать гуляет, строго наказывает, но и милует, и заставляет учиться.
Еще Россия умеет любить святых и юродивых. Этих она жалеет, признает за ними чистоту и правоту, может помечтать с ними о несбыточной жизни, в которой прибрано, честно, любовно, по-братски. О жизни, где люди ласкают друг друга и смеются друг с другом веселым смехом. Ну, там, молоко и мед, дети в школе, бескрайний простор — несбыточное все, кроме бескрайнего простора.
Мечтать об этом Россия любит, но к власти своих святых не допускает никогда, потому что стоит только святому прикоснуться к власти, так он ведь и помрет сразу, как академик Сахаров.
Доверить власть честному работнику России не приходит в голову, да и где его взять, честного работника, разве ж они бывают?
Поэтому кум и вор, вор и кум на тысячу лет. И не видно в их череде никакого просвета.
