В России прошла акция «Уничтоженное детство», посвященная детям — жертвам «геноцида советского народа». Ее инициировал Национальный центр исторической памяти при президенте РФ (сокращенно — НацИстП.) Он был образован в ноябре 2023 года указом Путина для того, чтобы регулярно, со всей государственной отдачей заниматься продвижением «геноцида советского народа».
Акцию приурочили к годовщине трагедии в Ейске. Как сообщалось в официальном объявлении, в 1942 году «нацисты хладнокровно и методично уничтожили 214 детей — воспитанников Ейского детском дома. Массовое убийство производили члены зондеркоманды 10а айнзацгруппы Д. Детей вывозили в специальных машинах-душегубках. Во время перевозки в кузовах выделялся угарный газ — смерти детям было не избежать. Возраст замученных ребят составлял от 4–7 лет».
У неискушенного читателя сложится впечатление, что детей убили просто по той причине, что они были детьми, лишними ртами, будущим истребляемого советского народа. Однако это ложное представление.
Их истребили по другой причине — ввиду наличия инвалидности.
Биополитика по-нацистски
Нацистская политика уничтожения имела много направлений и ответвлений. Не все их них принято называть геноцидами, то есть уничтожением народа как такового, что, однако, не делает их менее ужасными. Тем более ввиду того, что истребительная политика напрямую или опосредованно всегда была производной от расистского мировоззрения.
Для убежденных нацистов «чистота» крови была центральным элементом картины мира: будущее немецкой нации принадлежало не всем гражданам Германии, а только арийцам, у которых все самое лучше — технический прогресс, мораль, экономическое развитие и воинская доблесть. Отсюда проистекает политическая прагматика: нужно биться за «расовую чистоту», то есть повышать рождаемость «правильных» детей и ариизировать тех, у кого есть хоть «капля» или «ручеек» нужной крови.
А расправляться с теми, кто может нанести ущерб «арийской популяции», — в том числе лицам с инвалидностью.
То была довольно рыхлая категория, куда обычно записывали людей с наследственными заболеваниями, зачастую — психическими, однако могли включить даже «потомственных» преступников и алкоголиков. Уже через несколько лет после прихода Гитлера к власти их начали стерилизовать — болезненной процедуре подвергли более 350 тыс. немцев. Во многих психиатрических клиник пациентов доводили до голодной смерти. После нападения на Польшу в 1939 году с обитателями подобных учреждений уже не церемонились — просто расстреливали.
Тогда же в самой Германии решили использовать газ для «лечения» лиц с инвалидностью в нескольких специализированных центрах. Это так называемая программа принудительной «эвтаназии» «Т-4», унесшая 70 тыс. жизней. Ее закрыли в конце лета 1941-го, когда слухи просочились в немецкое общество. Полученный опыт конвейерных убийств пригодился в ближайшие месяцы для организации еврейских лагерей смерти в оккупированной Польше. Хотя собственно в Германии преследование лиц с инвалидностью (прежде всего с психическими особенностями) не прекратилось — в основном их доводили до смерти от голода. При роддомах также существовали детские палаты смерти: если при рождении ребенка врачу казалось, что у младенца врожденные отклонения, то судьба его была незавидной.
На оккупированной территории СССР лица с инвалидностью, наряду с евреями, а также синти и рома составляли одну из ключевых категорий жертв первоочередного уничтожения. Современные историки насчитывают более трех десятков мест массовых расстрелов.
Как вы можете догадаться, случай с Ейском — один из них. Далеким октябрем 1942-го года этих детей убили не потому, что они были советскими гражданами, а по причине переноса политики «расовой гигиены» на захваченные территории.
Советские следователи, по горячим следам работавшие на освобожденных территориях, фиксировали такие случаи массовых убийств. Однако на идеологическом уровне было все просто: нацисты истребляли мирных советских граждан и прежде всего славян. В 1960–1970-е годы в несколько заходов в Ейске мемориализировали убитых детей. Эта история была относительно известна на общесоюзном уровне — но как преступление против «советского детства».
Ненужные жертвы и сворованная выставка
Лица с инвалидностью, к сожалению, всегда находились на обочине памяти о нацистских преступлениях. В зарубежной Европе активисты стали привлекать к ним внимание в 1980-е годы, и только на 1990–2000-е годы пришлось создание основных музейных центров и памятников.
К сожалению, россияне и здесь запаздывали. Если в соседней Беларуси, в Могилеве, памятный знак в честь 1,2 тыс. жертв из местной психиатрической больницы установили в 2008 году, то в России первая такая инициатива относится к середине 2010-х годов. Новгородский историк Борис Ковалев привлек внимание к убийствам более 800 пациентов Колмовской больницы. В 2018 году власти установили, а РПЦ освятила закладной камень в честь будущего памятника.
Средств на него за шесть лет так и не нашлось.
Ключевой же вклад в возрождение памяти об этой группе жертв внесла немецкий историк Ирина Реброва. На рубеже 2010–2020-х годов она организовала исследовательский проект, в который привлекла российских историков и краеведов — речь шла не просто о написании первой в России коллективной монографии, но и о стимулировании мемориальной активности на местах. Она же стала автором первой фундаментальной научной статьи о событиях в Ейске, увидевшей свет в 2021 году.
Все это было частью более широкого авторского проекта «Помни о нас…», центральное место в котором занимала одноименная передвижная выставка об истреблении лиц с инвалидностью и еврейских врачей. К концу 2021 года она посетила 30 городов юга России.
После 24 февраля 2022 года культурные контакты между немецким и российскими историками стали на долгую паузу, но выставка настолько понравилась некоторым людям, что ее попросту своровали. Фонд олигарха Олега Дерипаски «Вольное дело — Юг» еще в 2021 году получил ее цифровую версию, но договоренностей по экспонированию не выполнил. Затем обратился в Фонд президентских грантов, выиграл 727 тыс. рублей и представил чужие наработки как собственные, поставив их под эгиду федерального проекта «Без срока давности», как раз и продвигающий «геноцид советского народа». Общим куратором выступает Елена Малышева: сначала от лица администрации президента, теперь — как руководитель НацИстП.
А от немецкого историка просто отмахнулись. Руководителем ее проекта стали называть своего историка — Ирину Акулич.
Мы — главные жертвы
«Геноцид советского народа» начал усиленно продвигаться властями с конца 2010-х годов ради одной цели: убедить россиян, что они были не только главными победителями нацизма, но и главной жертвой. Нельзя сказать, что участники проекта «Без срока давности» отрицают общеизвестные категории жертв — например, евреев или тех же лиц с инвалидностью. Нет, конечно.
Речь о другом — выкинуть из публичного поля любые обсуждения, которые бы вели к рефлексии относительно вины и ответственности.
Нацисты сами выделяли отдельные группы жертв, уничтожая их за предписанную инаковость. И в этой истребительной политике постоянно на оккупированных территориях находили тех, кто был готов — добровольно или ввиду обстоятельств — помогать им. Смысл такой памяти состоит не столько в утверждении «нацисты — плохие парни» (кто бы спорил!), сколько в попытке донести до широкой публики другую важную мысль: очень часто мы сами производим такие вот группы врагов, стигматизируем других людей из-за того, что они на нас не похожи, а потом соучаствуем в их преследовании. История нацизма тут просто яркий и крайний пример, подтвержденный документально. Потому и память об уничтожении лиц с инвалидностью — это часть большей истории о том, как в наше время люди относятся к ним.
Вместо этого российские власти предлагают иное: неотрефлексированный образ тотального террора, который должен убеждать россиян в том, что они – неотмщенные жертвы. А прививаемое чувство всеобщей несправедливости к себе, к «нам», к коллективному «мы» с легкостью работает в пользу оправдания собственных прегрешений и преступлений.
К слову, этим же приемом пользовался и Гитлер, убеждая нацию, что мир несправедлив к немцам. Потому, например, когда в конце июня 1941-го года на территории оккупированной Литвы нацисты начали убивать первых евреев, то напрямую заявляли им, что, дескать, карают их за развязывание мировой войны.
Вам кажется это странным? Но разве русские десантники не действовали аналогично в Буче?
Забота и авторитаризм
Потому сторонники «геноцида советского народа» и стали раскручивать детскую тему. Страдания невинных, слабых и незащищенных трогают, наверное, любого, а потому их несложно превратить в алиби преступлений. Для путинской системы в целом характерно разыгрывать «карту детей». Авторитарная власть любит показать, как она заботится о гражданах и будущем общества.
Давление на ЛГБТК+ на законодательном уровне началось с запрета соответствующей пропаганды среди несовершеннолетних. Гомофобия ведет к стигматизации и наносит удар по психике подростков с отличающимся сексуальным поведением — но депутаты об этом не думали.
В 2013 году для раскола городских протестов была использована трагедия Димы Яковлева (был такой мальчик с инвалидностью, которого усыновила американская семья, он там умер по халатности). Через Госдуму тогда намеренно протащили закон о запрете усыновления иностранцами российских детей, хотя всем было очевидно: детдомовцев с инвалидностью в России ждут интернаты и дома престарелых с полутюремным режимом, а там, на «развратном Западе», они получают реальный шанс на достойную жизнь. Как рассказывал мне человек, близкий к исполкому «Единой России», депутатов чуть ли не силой заставлять голосовать за этот законопроект: после такого пятна на репутации на Болотную уже не выйдешь.
Примеров эксплуатации детской темы ради политических выгод, а не реального решения проблем, множество. Но в этой статье мы хотим указать на взаимосвязь между логикой действий российского авторитаризма и проводимой им политикой памяти, которая призвана легитимизировать их не напрямую, а через стимулирование определенного мировоззрения. В нем нет места, как сказано выше, критической рефлексии, зато существует образ заботы власти о населении, образ внешнего и всегда жестокого врага, а также эмоциональные истории, которые должны заглушить рациональное осмысление.
От памяти к пропаганде
Конечно, тема преступлений нацистов против советского детства была значима еще в советское время. А в 2000-е годы на низовом уровне в разных регионах стали привлекали внимание к отдельным страницам истории Второй мировой, где жертвами становились дети. Памятники малолетним узникам нацистских концлагерей появились в Саратове (2003), Смоленске (2005), Ногинске (2009), Мосальске (2010), Видном (2013), Москве (2014), Новороссийске (2015). Кроме того, в 2009 году в Лычково Новгородской области увековечили ленинградских детей, погибших на железнодорожной станции после бомбардировки. В 2014 году в Омске — умерших здесь детей-блокадников.
Определенное общественное внимание к теме никак не дополнялось научным осмыслением советского детства в условиях оккупации. Ведь тогда надо говорить не только о преступлениях, жертвами которых становились дети, но и о том, как с этим сочетается привлечение подростков к подпольной и партизанской деятельности и советский образ пионеров-героев.
На федеральном уровне пропаганда тоже все больше стремилась эксплуатировать детскую тему. В 2012 году близкий к администрации президента фонд «Историческая память» (Александр Дюков) создал и экспонировал выставку «Угнанное детство», посвященную судьбам «детей, ставших жертвами карательных операций на северо-западе СССР». Ее можно похвалить за уникальные материалы, однако нельзя не заметить, что тема была выбрана так, чтобы концентрировать внимание на преступлениях латышских коллаборационистов. Естественно, значительная часть выставки была посвящена принудительному труду детей и подростков в оккупированных балтийских странах. Выставку представили как итог сотрудничества российских, белорусских и латышских историков, демонстрировали на выставочных площадках разных стран. Тем самым детские трагедии и соответствующий исторический нарратив превращались в оружие «войн памяти», чем, собственно, сотрудники фонда всегда гордились в кулуарных разговорах.
Другая популярная история — концлагерь Саласпилс (Куртенхоф) и его образ как места, где у малолетних узников массово брали кровь. В СМИ предпочтение отдавалось частным свидетельствам выживших, несомненно, значимым и трогательным, но неизменно требующим комментария профессиональных историков.
Проблемы опять же в источниках и деталях. Советские следственные органы писали, что через концлагерь прошли вместе с родителями до 12 тыс. детей, из которых 7 тыс. были убиты. Однако систематическое преувеличение размаха нацистских преступлений советскими следователями заставляет сомневаться в цифрах. Латышские исследователи пишут о 3 тыс. детях, из которых погибли около 300–600. Российский историк Станислав Аристов указывает, что во время частичной эксгумации советские органы обнаружили 632 детских трупа. Поскольку убитых в концлагере нередко сжигали, то вполне обоснованно предположение, что погибших детей было намного больше. Но это предположение, а не факт.
Другая проблема — насколько массовым был забор крови и для каких целей. Латышские историки указывают, что это могли делать для предотвращения массовых эпидемий (все же концлагеря были нужны для эксплуатации рабской силы, а с 1942 году нацисты начинали к ней относиться все более прагматично). Более того, сомнительно, чтобы кровь истощенных и зачастую больных детей кто-то всерьез мог собирать для солдат вермахта. Можно согласиться с Аристовым, что в основе воспоминаний бывших узников, скорее, лежат иные практики, а именно: в Риге существовали Институт медицинской зоологии и Институт гигиены СС, которые занимались псевдонаучными опытами, а потому использовали для них и узников этого концлагеря.
Все больше детей
По мере развития темы «геноцида советского народа» с конца 2010-х годов тема детей стала звучать все громче. И не только в публичной сфере. Например, в 2021 году Псковский областной суд, признавая «факт геноцида народов Советского Союза» на территории региона, не преминул сообщить, что среди 75 тыс. погибших мирных граждан 1,2 тыс. составляли дети.
В апреле этого же года Российское агентство правовой и судебной информации опубликовало развернутую статью, где разрозненные случаи убийства или гибели детей были подверстаны под общий тезис о геноциде по национальному признаку «советский ребенок».
Одновременно к легитимации нового и абсурдного понятия «геноцид детей» подключились и представители исторической науки. Так, питерский историк Елена Красноженова назвала геноцидом трагическую гибель ленинградских детей в Лыково. Она не привела никаких доказательств, что дети были убиты преднамеренно, а не стали сопутствующими жертвами уничтожения советский транспортной инфраструктуры.
Спустя год молодой историк Иван Кулаков (председатель молодежного клуба Российского исторического общества, чья активность постоянно подсвечивается в телеграм-канале НацИстП) опубликовал статью о Ейске. Помещая эту трагедию в контекст нацистской политики принудительной «эвтаназии», в заключительном абзаце автор зачем-то пытается подвязать этот эпизод к «геноциду советского народа» и пойти путем конкуренции жертв: «Беспрецедентная жестокость и массовость истребления детских домов, в том числе для детей с особенностями физического и психического развития, не может встать в один ряд с рядовой практикой „очищения“ нацистами арийской расы от „неполноценных граждан“ в рамках программы „Т4“».
Сложно сказать, что подтолкнуло его к таким выводам: ангажированность или незнание базовой историографии вопроса.
Общефедеральный капустник
Стоит ли удивляться, что инициированная НацИстП акция «Уничтоженное детство» строилась по лекалам традиционных военно-патриотических мероприятий.
Конечно, подключились официальные институции и чиновники. Директор НацИстП Елена Малышева рассказала, как тяжело в оккупации пришлось ее родственникам. Зампред Госдумы Анна Кузнецова притянула за уши «СВО». Глава Поискового движения России Елена Цунаева превратила свой ролик в отчет о деятельности. Выступая на фоне какого-то выставочного патриотического стенда, типичного для муниципальных библиотек, она трясла в руках детской игрушкой, обнаруженной на месте сожженной деревни, сыпала непроверенными цифрами из советских отчетов и закончила на патетичной ноте: «Такое забывать нельзя». Пафос понятен: именно Цунаева на федеральном уровне продвигала этот «геноцид», что помогло ей в 2021 году переместиться в кресло депутата Госдумы.
Сама акция «Уничтоженное детство» заключалась в проведении разовых мероприятий у памятных знаков (неизменно с участием официальных молодежных структур), а также в записи школьниками тематических роликов. Организация легла на школы и различные центры патриотического воспитания. В лучшем случае дети и подростки читали отрывки из воспоминаний, а также стихи, например, «Чулочки» Мусы Джалиля.
Кемеровский университет посадил на своей территории памятную рябинку.
А Музей современной истории России поделился рассказом о расстрелах в Керчи в 1941 году, умолчав, что убивали там евреев.
А вот молодые журналисты из Калуги, наоборот, поставили в центр зачитываемых воспоминаний трагедию местного еврейского гетто. Хотя этническая принадлежность жертв упоминается дважды, зрителю нужно обладать знанием исторического контекста и приложить усилия, чтобы понять, что речь идет именно о специфике трагедии евреев, а не всех жителей в целом.
В одном из роликов, который пиарил телеграм-канал НацИстПа, студенты-поисковики в камуфляжах — где-то в лесу, на фоне раскопов или памятников — довольно уныло отчитывались о проведенной деятельности и пересказывали «факты», почерпнутые из советских документов. «Уже были зафиксированы случаи, когда были найдены останки детей от 12 до 14 лет», «режим немецко-фашистских оккупантов», «многие были угнаны в рабство, была трагедия детей, они потеряли свое детство», «дети погибали от рук немецко-фашистских захватчиков и их пособников. Мы помним подвиг наших героев и наших мирных граждан», «неся большие потери в живой силе и технике, немцы срывали свою злобу на мирном населении» — да, именно таков публичный язык молодых парней и девушек, которым на вид около 20 лет. Стилистически они ничем не отличались от 74-летнего академика Ефима Пивовара, который тоже записал ролик и вдобавок расплылся в благодарностях НацИстП за их работу на ниве исторической памяти.
Все это напоминало низкопробный военно-патриотический капустник, по каким-то соображениям выведенный на федеральный уровень.
Фантастические твари
Мы не отрицаем значимость трагедии детей в оккупации. Как и мемориальные инициативы, посвященные малолетним узникам концлагерей или другим конкретным трагедиям.
Ключевой вопрос — в политической эксплуатации.
Вместо осмысления темы военного детства медиа наполняются слезливыми образами массовых страданий. Конечно, просвещать школьников надо, как и стимулировать идти к первоисточникам, однако в XXI веке ограничиваться чтением с бумажки — стыдно. А превращать молодых людей в попугаев, пересказывающих советскую кондовую риторику, — попросту механизм отупления.
В отношении того же Ейска возрождение советской формулы «преступление против советского детства» и ее превращение в «акт геноцида советского народа» тем более омерзительно, что речь идет именно о сиротах с инвалидностью. Зачастую ничего хорошего в советское время их не ожидало. Да и в современной России типичный жизненный путь — это интернаты и дома для престарелых, а не социализация и достойная жизнь.
На фоне эксплуатации темы детей и детства самое «удивительное» заключается в том, что на еще здравствующих детей — узников нацистских концлагерей не распространяется закон о ветеранах Великой Отечественной войны и соответствующие льготы, за которые сами бывшие узники ведут борьбу уже которое десятилетие.
Кому-то покажется странным считать их ветеранами, однако если читать соответствующий федеральный закон, в эту категорию входят, например, работники ведомств и предприятий, в годы войны переведенных на военное положение; участники борьбы против националистического подполья в западных регионах вплоть до конца 1951 года; награжденные знаками «Житель блокадного Ленинграда», а также работники тыла. Есть еще «инвалиды с детства вследствие ранения, контузии или увечья, связанных с боевыми действиями».
Короче, ветеранами ВОВ считается немало людей, которые либо воевали уже после 1945 года, либо вообще не держали в руках оружие. Льготы и надбавки для них есть, а вот для небольшого количества бывших детей-узников — нет. Но медийный авторитаризм путинского государства чествует образы — яркие и трогательные, даже кровавые и шокирующие.
Образы, а не живых людей, которые за ними стоят.
